Ночь. Улица. Фонарь. Аптека... нет, и это уже было.

   Положим, до аптеки Константина Теску три угла и четыре поворота, отсюда не видно. Фонарь действительно есть, брикет прогорел наполовину, вычурная крышка погнута непонятно кем, когда, как и за что. Ночь - сомнительна, ибо в той же Трансполонии говорят "три часа утра". Надо понимать, наличие такого числа упырей взмётывает оптимизм подданных на небывалую высоту.

   Вот улица есть в приложении к фонарю: несомненная улица, с мостовой и бордюрчиком, и ещё заспанным патрулём, влачащимся по маршруту. Я не сразу зажигаю лампу, так неудобно будет смотреть в окно. Смотреть на улицу, ночь, фонарь и аптеку, которую не видно. Мелания спит наверху; впрочем, она знает и не беспокоится. Проверила раз, не нашла бутылок, поняла - не пью я тут, и успокоилась.

   Нет, не то, чтобы я не развязывал. Развязал один раз, с отвычки привиделось то самое, утром очнулся, сухо поблагодарил Непонятно Кого в небесах и пошёл прикладывать мокрое полотенце к голове. Без опохмела. Говорят, в Трансполонии огуречный рассол пьют. А у нас тут эльфы огурцов не выращивают, всё больше виноград. Или редиску.

   Что ж я тут тогда делаю, если не пью? Вспоминаю. Думаю. Когда не хочется ни вспоминать, ни думать, всё-таки зажигаю лампу, беру эту тетрадь и старательно вывожу буквы. Потом, очень потом, выдираю исписанные листы, иду на кухню, не задевая во тьме мебель - сталкер всегда остаётся сталкером - и жгу написанное. Тетрадь здорово истощала и скоро исчезнет совсем.

   Ион. Ион Пищор, по прозвищу Счастливчик. Хорошо за сорок, жизнь аккуратно разрезана на две неравные части, когда век, как водится, вывихнул сустав; самое время вот так таиться в фонарных тенях за окном собственного дома и подводить итоги. Желал ли я себе такого лет пятнадцать назад? Конечно, желал. Только редко. С похмелья.

   Когда трезв, желаешь совсем другого.

   Желаешь долго и внимательно изучать только что выменянную Карту, высчитывать, какие пометки на ней чистая правда, какие сделаны с испугу, а какие - из обдуманного злого желания обломать Счастливчика. Каждая пометка может обернуться зазубренным лезвием в животе, разбитой склянкой с быстро испаряющейся отравой, коротким гудением толстой тетивы самострела, скрипом проворачивающейся плиты... Может и не обернуться. Пока не оборачивалась, во всяком случае.

   Недавно видел книгу, вампирфэн какой-то написал. Про сталкеров. Печать так себе, монотонная, обложка клееная - дешёвка, в общем. Купил из любопытства. Сперва сидел, посмеивался, прикидывая, кто именно сопляку лапшу на уши вешал.

   Про ловушки почти ни слова, разве что упоминает про натянутые верёвки... когда я только пришёл в банду из приюта, верёвки мы в Нижнем городе натягивали, а потом убегали от патрулей по тем улицам... бежишь, верёвку трудно заметить, если не знаешь. Патрульные не знали. Очень весело получалось. А на Запретке идёшь медленно, тщательно идёшь, с любовью, поэтому там на верёвках разве что совсем желторотики ловятся. Про световые ловушки в книге ни слова, про клей этот, который под светом фонаря испарялся. Поймать бы алхимическую падлу, которая заказ Ночного Двора сварила... Хватит, Счастливчик. Было это всё. Прошло.

   Как же. Сталкер всегда остаётся сталкером.

   И другому в книге места не нашлось. Тому, как на Запретке встречаются сталкер и вор. По словам одного приятеля, "знает только ночь глубокая, как поладили они". И чем глубже, тем больше знает. А когда узнаёт не только ночь, а те, кто в ней там всё ещё бегают меж стен... Интересно, сходят ли с ума вызванные Тёмными столетия назад существа? Не знаю. Во всяком случае, не спиваются. Корт рассказывал, он в своё время оставлял бутылки - полные, конечно - в местах, где Гарла Зунна видели или Сутулого Щелкунчика. Хоть бы что, стоят себе и стоят. Наши и воры, понятное дело, не трогают и не бьют - боятся отравы, боятся ловушек. А эти, видно, в самом деле не употребляют.

   А была в той книге романтическая история, украшенная явлением в самом конце призрака димковской невесты - ей-то что на Запретке делать? Потом все жили долго и счастливо. Мелании понравилось.

   Ещё, когда трезв, мечтаешь о том, чтобы всё это кончилось. Тот не сталкер, кто не умеет сноровисто обласкать сложный замок, покуда незнамо чьи шаги всё ближе и ближе. Но каяться и всю жизнь прожитую вспоминать в это время сталкеру тоже не запретишь. А то ведь нож ножом, а Щелкунчик Щелкунчиком. Или возвращаешься по знакомым, только что пройденным путям - а там Блуждающий Алтарь. Час назад его здесь не было, а теперь стоит еле отёсанная каменюка. Ждёт чего-то. Вот такое на самом деле страшно. Среди нас-то идиотов не находилось, не жертвовали. Говорят, кто-то из воров пробовал. С концами.

   Когда ещё трезв, а на рыле перекупщика умещается вселенская радость и остаётся место, когда под броню отправлены кошель с монетами и свёрнутые в трубочку векселя, мечтаешь о том, чтобы у других тоже всё было хорошо. Чтобы вернулись они, чтобы тоже оказались при деньгах, чтобы, встретившись, "пошли по эльфкам". Или сунуть на лапу смотрителю Зала Четырёх Сторон Света - как в подчинении у такого сухонького старикашки такие мордовороты ходят? - и, все из себя в модных костюмах да при акцентах, сесть на колесо... Однажды у Николаэ нервы сорвались, и он по столам пошёл плясать: стёкла вроссыпь, цветы из ваз под потолок, оркестр фальшивит, мы от смеха ползаем, богатеи орут, богатеихи визжат, все к дверям... Что поделать, от Белого Волка человек ушёл, радуется. Три следующих раза старикашке втрое пришлось платить. А я тогда монокль потерял. Из простого стекла, но с золотой цепочкой. Заказной. Николаэ потом это всё "пикником на обочине" называл, хотя обочина-то тут при чём? Лучшее заведение города...

   Это всё когда трезвый. Или не очень. А вот когда пьян, там уже совсем другого хочется.

   Когда по-настоящему пьян, гномской перегонкой. До такой степени пьян, что уж и не помнишь все свои заначки, сколько где чего осталось. Если не прекратишь, то дорога тебе одна: бесплатный суп, безденежье, проданная Карта, а в конце концов полезешь-таки в подземелье и сдохнешь на первой же ловушке, пытаясь совладать с дрожью - ладно бы в руках, а то и в коленях...

   Что в гномской перегонке хорошо, это тепло. Теплее внутри становится. На время забываешь тот холод. Страшный холод. Последний.

   Когда я - потом уже - с караванами через горы мотался, там всё понятно. Снаружи холодно, а под мехом, под вязаной рубахой, под жирком и мышцей - плотный завтрак, горячий фруктовый взвар и полный порядок. "Мороз не велик, а стоять не велит". Неустойка за опоздание тоже стоять не велит. Оттого, надо понимать, неустойкой и зовётся. Так что вперёд, Счастливчик, с бодрыми ругательствами. Сонни в фургоне песню очередную сочиняет, высунулся из-под занавеси на свежий воздух, выставил рапиру вверх, к солнцу, посмотрел на блики, вдохновился, полез обратно. Вот там в горах - да, просто холод.

   А в той комнате... Ведь намеренно шёл, дубина, дорогу разведывал, ловушки снимал, а потом, возвращаясь, обратно ставил, чтобы, не дай Творец, кто не перехватил. Осторожно, расчётливо. Вот и рассчитался с судьбиной по полной. Сперва было просто прохладно, покуда я, как дурак, на стол этот смотрел, петли кожаные трогал. На то Неупоминаемый и Неупоминаемый, что все о нём знают, все о нём помнят... комната показалась ни жилой, ни мёртвой - да я ко всяким чудесам на Запретке попривык. Решил ещё, что много крови здесь пролито, оттого и мороз по коже.

   Кровь в именинницах ходила в этой комнате. Кровь - шла. Клали кого-то на стол, запястья резали, - верхние ремни по краям малость посечены - и кровь шла. Не просто так, а по стокам, по желобкам... Соседние столы - те пообычнее, на них инструмент лежал, я подсветил камешком, вздрогнул. Паскудная мысль в голову вползла, сколько бы дали герцоги Ночного Двора за такие железячки, дворяне подзаборные... Думал дальше пролезть, потому что осознал, наконец, что тут Тайная Стража обитала две сотни лет тому назад. Не Ночной Двор, а ребята из Музея никаких денег не пожалеют - в рамках общественных фондов, конечно... А если без рамок, то зацапать безделушек сколько унесёшь, да толкнуть вампирфэнам - это ж сыт, пьян, нос в табаке, купить себе лавочку в Верхнем городе, всё-таки двадцать девять лет, не мальчик...

   Ещё камешком подсветил, на другой стол смотрю, и тут-то в животе и коленях поплохело сразу. Я крови в своей жизни повидал, от ножей не бегал. От клыков на Запретке бегать, это-то понятно, а от ножей - нет. И про меня "ночь глубокая" знает кое-что... Там на столе стаканы стояли. Высокие, щегольские, прозрачные, наполовину пустые. Кровь в них была - свежая. Не заскорузлая пластинчатая масса, а жидкость, тяжёлая и густая. Дух от неё тот самый... Я даже испугаться по-настоящему не успел, потому что тут холод и ударил. Отовсюду. Снаружи. Изнутри.

   Мне потом священник объяснял, что "тварь" - это то, что сотворено; то, что мясо. А это... полупрозрачное, похожее... вот если маг под невидимостью вляпается в застарелую паутину в дверном проёме, будет похоже... только маги сквозь стены не ходят. А оно прошло. Я отмахнуться попробовал, да лезвие прошло сквозь, рука занемела совсем уже. А ему хоть бы хны. Дотянулось. Подумал, тут и всё. Сгину.

   Говорят, когда человек замерзает, ему тепло и спать хочется. Может, на обычном холоде оно и так. Только не здесь. Чую - тянут из меня всё, движение, тепло, волю, жизнь... Не просто убивают, а то ли кормятся этим, то ли греются. Помню, побежал, себя уже не чувствуя - по памяти. То есть ногам приказываю - бегите, а уж слушаются они или нет, не чую... послушались. Отбежал как-то, наискосок в дверной косяк влепился, там в коридор, по стенке, ногти обламывая - потом дивился на пальцы... Оно - следом, молча, без шороха, без шелеста. Я бы орал, да только хрип получался. Побежал дальше, там об стену плечом, ловушку какую-то, видно, спустил, свистнуло что-то по коридору - стрела, не помню... я дальше, оно за мной. Кашель напал, но всё равно бегу, падаю, встаю, тут уже руки с ногами вроде оттаивать начали, колет их. Ну вот дальше плохо помню, однако, думаю, опыт спас, прошёл как по струнке, и быстро, быстро... оно то ли отстало, то ли не положено было ему удаляться, если это сторож.

   И никаких легенд. То есть вообще никаких. Нальёте - расскажу и про Балерину, и про Ключника, и про Счастливую Ловушку - кто на неё нарвётся, потеряет мяса кусок, но будет ему в жизни счастье... Не нальёте - ну и шут с вами, Пищор один пьёт, на свои, ему не жалко.

   А о чём спьяну мечталось? Чтобы тепло было. Чтобы кашель по утрам не донимал. Чтобы слабость эта дурная отступила. Чтобы не было той комнаты, чтоб не полез я в то ответвление, а полез бы, так попасть мне под ловушку из несмертельных - были ведь там такие... Немудрящие мечты, да поди попробуй избавься от них. Священник меня вообще полуумком счёл, когда про свежую кровь услышал - единственный раз проговорился до Дядюшки. Все знают, что пал Беневольсен без следа два столетия назад. Какая ещё свежая кровь? Просто ещё один сталкер доползался до видений. Иди и больше не греши.

   Кто на меня Дядюшку навёл - тоже вопрос, оставшийся неразрешённым. Ясно, что кто-то из наших. Николаэ? Его уже не спросишь - съела Николаэ Запретка, сапог нашли окровавленный. Корт? Такой признается, жди. А остальных спрашивать не хочу.

   У меня тогда уж все заначки были повыпотрошены, бесплатный суп светил через месяц-другой, хозяйка ругалась, мол, за комнату не плочено. Господин Ассандро Гхеста, который давным-давно обогатился с захоронки Тёмных эльфов, заявился в мой блок утречком, часа в четыре, уселся на сундук в изножье кровати, да так и сидел, пока я бутылку ловил, всё рукой промахивался. В голове кузня, во рту яма выгребная, в глазах пятна - я и не заметил его даже. Бутылку поймал, а она пустая. Заплакал, кажется...

   Вот тут-то мечта и сбылась. Та самая, похмельная. Чтобы было всё хорошо, чинно, спокойно, порядочно и на свету. Не то, чтобы сбылась сразу - когда я бутылкой в Дядюшку запустил, он уклонился и собрался уходить. Потом всё же в дверях задержался и объяснил, что слуга - это не поломой и не лакей. Порученец был ему нужен, доверенный человек. Слово "доверие" меня и зацепило. Не сразу, потом уже, когда я через неделю всё же решил подойти. Даже, кажется, монетку бросал. До трёх раз. Или до пяти.

   Сперва, конечно, всё через пень-колоду шло, хотя алхимии мне в чай никто не подливал - потом уже я сам себе подливал, чтоб совсем отбить тягу к гномьей перегонке. В "Медной голове" до сих пор помнят, как алхимия подействовала. Я тогда за уборку отдал половину месячного жалования и ещё дёшево отделался.

   А обычно я шлялся по Верхнему городу, запоминал стёжки-дорожки, ходы-выходы, знакомился со слугами - настоящими, которые полы моют, научился выговаривать "из дома Гхеста", сопровождал Сонни, не докучал моралью строгой, хотя ловить шустрого сопляка иногда приходилось, применяя все сталкерские навыки. Пару раз сидел свидетелем на деловых переговорах, но вот это уж не моё - только слово "неустойка" и выучил. А там жизнь вошла в колею, сохраняя приятное разнообразие - иногда даже хотелось, чтобы его было поменьше; например, когда Сонни получил Виконта, пришлось присутствовать, и какие там рожи мне в Ночном Дворе корчили, вспоминать не хочу.

   С Меланией познакомился, когда у старшего брата Сонни подходил день рождения. Как раз случились университетские каникулы, мы с Сонни отправились заказывать торт, ну и занесли ноги в небольшую лавочку. Не слишком далеко от резиденции Гхеста - но я там и не был-то ни разу до того. Сонни то ли тринадцать, то ли четырнадцать было, он строил из себя вельможного придиру: а вон тот торт покажите, а какой тут фруктовый экстракт, а уж не алхимические ли это добавки... Мне-то всё равно, я на Меланию смотрел. Потому и не углядел, как шельмец Сонни в самый большой торт запустил жабу, которую то ли купил, то ли выменял у эльфов с их фруктовым садом. Жаба была крупная, но торт оказался украшен замысловато, так что Мелания и заметила-то тварюшку, когда отвергнутый торт убирала, а жаба ей из крема выпрыгни навстречу да провались за фартук.

   Вскоре визг прекратился, иные звуки прорезались - Сонни, поднятый за ухо с пола, по которому он катался со смеху, теперь выл, как магический аларм. Мелания вступилась за подопечного, пошёл непринуждённый разговор. В общем, жабу я забрал с собой, а размеры и окраска уха Сонни стали притчей во языцех в его фехтовальном классе. Жаба пропутешествовала обратно к эльфам, заодно я купил прекрасный букет... и он стал ещё прекраснее после внимания, оказанного мною выставочным клумбам - сталкер всегда остаётся сталкером, несмотря ни на что. Отправился извиняться ещё раз, уже по собственному почину. Извинился на всю жизнь.

   Её родители одобрили "молодого человека со странностями" - странности? У меня?! - хотя руки мои к кондитерской работе никогда не лежали. Странно - то есть нет, собственно залить мармеладные формы или выпечь торт могу - мука, масло, песочные часы... А вот украсить, да так тонко и пышно, чтобы жаба могла спрятаться - не моё, хотя ведь какие замки открывал... да и сейчас могу.

   Лучше уж обновить вывеску, ругаться с поставщиками и присутствовать в караванах, вежливо переговариваясь с весёлыми ребятами на перевалах о "добровольном вспомоществовании" и о том, сколько времени понадобится армии родного Флоарэ Руй, чтоб пустить их разбойничьи заставы по ветру. Не поверите, но одна такая банда в полном составе пришла наниматься в армию после нашего разговора. Наняли. Они до сих пор обижаются, что я с ними не пью; не верят, что не пью вообще.

   Сонни вырос, влезает в истории одну за другой, кондитерская наша стала модной - я подумывал заказать себе монокль, но жена отговорила. К кондитерской прибивается пацанва, детвора вообще вертится вокруг сладкого, а Дядюшка предложил выстроить мальцов в службу доставки и торговлю вразнос, так что денег вдруг оказалось столько, что я выучил значение слова "филиал". Понятное дело, ребятня держит ухо востро, и господин Ассандро Гхеста этим очень доволен - вот он-то, наверное, сталкером и не остался... Политика, торговля, прения в Горсовете, кто кого первым за задницу укусит - всё это плещет и на улицы, а пацаны ловят эхо. Хотя нет, вру, это тоже сталкерское - сколько раз на Запретке мне слух жизнь спасал. Так что сталкер всегда остаётся сталкером. Помнится, однажды парнишек пришлось рассылать по всем гостиницам города - нужно было искать, кто написал письмо вырезанными из газеты словами; не знаю уж, зачем...

   Своих детей у нас с Меланией не случилось. Я-то пару лет ждал, потом даже вопрос боялся поднимать, а ну как во мне дело из-за того случая?.. Оказалось, нет. Мелания через Дядюшку к какому-то заезжему медицинскому светилу на приём попала, вперёд женщин из Домов. В ней дело, то ли смог, то ли Синий Уголь - она в третьем поколении из Нижнего города... Мелания тогда мне все лацканы слезами залила, я стоял, как дурак, скотинил себя за то, что радуюсь - со мной всё в порядке. Сейчас думаем готовеньких взять из подкидышей, парня и девчонку. Лет через двадцать - девчонке пекарню, парня обучим и ходить бесшумно, и думать прямо, не самая плохая судьба с домом Гхеста за спиной. Я вон сирота, своих родителей не знаю, фамилию в приюте получил - мне никто подарков не делал, хоть я сделаю... лучше, чем "филиал".

   Так, на часах уже полпятого, Мелания скоро поднимается, а там и печь пора растапливать в дневной распорядок. Вот как раз листы на растопку пойдут, потому что рукописи - горят. Между прочим, чернила дорогие, Мелания мне выговор тогда сделала, что дешёвые чернила горят и воняют. Купил дорогие.

   Больше десятка лет прошло, как исполнилась моя мечта - та, которая с похмелья. И ничего, доволен. Только снятся иногда те стаканы. Прозрачные, высокие, расширяющиеся кверху. И кровь в них - свежая. Сонни в своё время выпросил-таки у Дядюшки, чтобы я его на вампирфэнские маскарады не сопровождал, лицо моё кислое ему не нравится. И никому не нравится. Падению Неупоминаемого скоро две сотни лет. В этом году сто девяности восемь. Тогда было сто восемьдесят восемь или чуть меньше... А кровь была - свежая. Говорят, в Трансполонии есть смешное выражение "жить, как на вулкане". Мы-то так всю жизнь живём, и все это знают. Во всех путеводителях так - "живописный город Флоарэ Руй расположен в горной котловине. Если быть точным, в жерле вулкана". Точность - это хорошо.

   Только некоторые знают о вулкане точнее, чем другие. И когда Сонни ввязывается в очередную переделку, когда Дядюшка озадачен чьей-то интригой в Горсовете, а парнишки из пекарни приносят странные короткоживущие слухи, которые, хвала Творцу, не подтверждаются, сердце, случается, замирает. Становится - вспоминается? - холодно. Так и ждешь, что выглянет из стены, поплывёт к тебе, минуя столы с инструментом, догонит на этот раз... Тогда приходится подниматься ночью, добираться сюда и смотреть в окно. Помогает. И тетрадь эта, которая сейчас похудеет ещё на десяток страниц, тоже помогает.

   Человек не тетрадь, из него листов не выдрать. Но человек этот - не прежний, мечтавший о славе и богатстве... богатство есть - не на один раз взятое, а вообще. Слава - как же, модная кондитерская - Николаэ со смеху умер бы, да и Корт, думаю, ухмыляется про себя. Человек этот - нынешний, не желающий ввязываться во всевозможные приключения, предпочитающий стоять за спиной, прикрывать тылы и обеспечивать отход. Правда, теперь он не побежит, как тот, прежний, не разбирая дороги... Отступит и вернётся. Не бросится в атаку, а будет осаждать. Дожимать. Внимательно. Расчётливо. Человеку есть что терять. Хотя бы эту ночь, улицу, фонарь, апте... пекарню. Хотя бы. Не говоря уж об остальном.

   И, кроме того... сталкер всегда остаётся сталкером.